ИСКРА
роснулся я от совершенно неуместного звука - словно Большой
Симфонический Оркестр побросал все инструменты, кроме меди, и заиграл
побудку. Вскочил с кровати, бросился к окну, но никаких признаков
оркестра не обнаружил. "Приснилось", - облегченно подумал я, и снова
направился к постели.
Но тут неведомые трубачи заиграли снова. Звон фанфар перекатывался
в голове, сбивая мысли, словно кегли. Горны давили изнутри, распирая
голову так, что она лишь чудом не разлеталась. Трубы...
Очнулся я сидящим на полу. Ничего себе! Я готов был поклясться,
что трубы звучали внутри моей головы. Я не чувствовал щекотного
давления на барабанные перепонки во время этой "побудки", не было и
песка в ушах сейчас. Но что это?
Я поднялся, пошел на кухню и схватил там бутылку воды, которая
дожидалась момента, когда ее выльют в чайник. Не дождалась. Я
приложился к пластиковому горлышку и хорошенько булькнул. Отдышался, и
только собрался булькнуть еще раз, как в голове опять взорвался медный
оркестр.
На этот раз он не просто звучал, сминая мозг и разрывая голову. На
этот раз звуки побудки отдавались судорогами во всем теле. На одном из
аккордов бутылка вылетела из моей руки и смела кактусенка на
подоконнике, на другом я увидел прямо перед носом плафон люстры - я
смотрел на него сверху, на третьем я уже не видел ничего, но
чувствовал, что меня завязывают в узел... Всего семь ударов-аккордов,
повторившихся три раза, но мне показалось, что я не доживу до финала.
Но звуки закончились так же резко, как и начинались, и я вновь обрел
способность видеть.
Я стоял на том же месте, только в моих руках не было бутылки. Она
валялась на подоконнике, и почти вся вода вылилась из нее на
свалившегося вниз кактусенка размером с куриное яйцо. Я решил не
наводить порядок и со всех ног кинулся в комнату - к спасительной
кровати. Может быть, если я лягу, следующий удар будет легче?
Да и откуда они, эти трубы? Может быть, это такое сумасшествие, и
в моей голове сейчас лопаются какие-то крохотные сосуды, вызывая
приступы?
Я вспомнил истории о людях, которые при определенных условиях
слышали радиопередачи просто так, без приемников... Может быть, мой
случай - это тоже прием? Только с мощностью непорядок? Я похолодел от
мысли, что в таком случае это надолго. Хотя - от таких побудок я
загнусь довольно быстро.
Или - как писали разные "сенсационные" газеты, на мне некие Друзья
Народа испытывают новое психотропное оружие, которое позволяет внушать
приказы? Тогда быстрей бы они его наладили, уж лучше я буду исполнять
идиотские внушения...
На этот раз я "выключился" после первого же аккорда, и не запомнил
ничего из того, что со мной происходило. Помню только ощущение огня во
всем теле, и то, как я считал - трижды семь... Двадцать один гвоздь в
мой гроб.
Я увидел над собой потолок со следами героически погибших комаров.
Сел на кровати и поднял руки, чтобы закрыть ими лицо, но тут же увидел
то, что повергло меня в столбняк. Три пальца на каждой руке - средний,
безымянный, и мизинец, стали раза в полтора длиннее, и между ними были
перепонки - где-то до середины каждого пальца.
Из столбняка меня вывел ужасный вопль и чувство, что мне не
хватает воздуха. Вопил именно я, не отрывая взгляда от изменившихся
рук. Я перевел дыхание, закрыл глаза, и решил, что это точно не
радиопередачи, а самое что ни на есть ненормальное сумасшествие. Мне
кажется, что у меня появились перепонки между некоторыми пальцами. А
так все нормально, если бы не...
Трубный глас снова бросил меня в огненную бездну без света. Меня
скручивало и плавило, и вновь какой-то счетчик отсчитал во мне
двадцать один удар, после чего все кончилось.
Я лежал на спине и боялся открыть глаза, чтобы не увидеть еще
какие-либо доказательства своего сумасшествия. Но вся беда была в
том, что я их чувствовал - ужасно резало под мышками. И было еще
какое-то неясное ощущение в пояснице... Такое, будто... Я пошевелил
непонятно чем, прикоснувшись к своей ноге, и почувствовал щекотку
возле пятки. И вскочил, от чего майка треснула по швам, оборвав боль
под мышками. То, чем я дотронулся до ноги, было ни чем иным, как не
очень длинным хвостом - ровно на длину ног. От бедер до мизинцев рук
шла широкая кожистая перепонка, а сами мизинцы были где-то по полметра
длиной. Безымянные и средние были еще длиннее, а кожа значительно
потемнела.
Я закружился по комнате, пытаясь увидеть в полированной дверце
шкафа, как же я теперь выгляжу, и меня снова унесло в непонятную
глубину шквалом взрывающихся медных труб. Потом вышвырнуло на
поверхность.
Ныла ушибленная челюсть. Я потрогал языком зубы, уже не удивляясь
тому, что они намного длиннее и острее, чем положено, и попытался
встать на четвереньки, но опереться на руки мешали чудовищно
удлиненные пальцы. В конце концов я сел на колени и принялся
рассматривать свои "приобретения".
Грудь здорово выдавалась вперед, как будто у меня вырос огромный
треугольный горб спереди. Я напряг мышцы, и по этому горбу прокатилась
волна - казалось, он весь состоит из мускулов, да, впрочем, так оно и
было. Две широких мышцы соединялись впереди, расходясь к предплечьям.
От плеча до локтя теперь было чуть больше метра, от локтя до запястья
- примерно столько же. От кисти осталось только два "нормальных"
пальца - большой и указательный, правда, несколько удлиненных и с
внушительными когтями. Средний палец мог поспорить длиной с
предплечьем, безымянный был сантиметров на двадцать короче, и еще
сантиметров на десять был короче безымянного мизинец. И, конечно, все
это хозяйство, кроме большого и указательного пальцев, соединялось
широкими складками кожи, доходящими до щиколоток.
Я встал с колен, обнаружив, что и хвост стал значительно длиннее и
мощнее, и на нем появилась лопатка - словно оперение стрелы.
Оказалось, что я стою на согнутых пальцах, словно ногу можно сжать в
кулак. Оказывается, можно - и я разжал эти "кулаки", любуясь
открывшимся мне видом десятка когтей.
Руки были согнуты в локтях - локти внизу, почти у самого пола,
запястья над плечами, кончики средних пальцев чуть ниже локтей. Я
развернул правую руку, насколько мог это сделать в небольшой
комнатушке, и понял, что же это у меня такое. Это была уже не рука.
Это было длинное и широкое крыло, которое в сложенном виде окутывало
меня спереди, словно плащ.
Трубы затрубили в седьмой раз, уже не раскалывая голову. Они звали
наружу, за окно. Они поднимали во мне волны ненависти к врагу - белому
врагу, сам же я теперь был черным. И я, запрокинув голову, вторил
трубам. Когда стих последний аккорд, я бросился к открытому окну и
ухватился ногами за карниз, разворачивая снаружи крылья. Когда они
перевесили, я упал вперед, скользя по струнам ветра.
овсюду из окон вылетали такие же люди - но не все были такими
же... Половина их выглядела так же, как я - черные, с кожистыми
крыльями и длинным хвостом, похожие на огромных летучих мышей, а
половина - белые, покрытые тонким пухом, с крыльями, как у птиц.
Заклятые враги. И везде, где встречались черные и белые, не было места
примирению.
Летели вниз перья, и лилась кровь - одинаково красная и у тех, и у
других. Иногда черный и белый сплетались вместе и неслись вниз,
разбиваясь о землю. Иногда черному удавалось достать белого, вспоров
ему плечевые мышцы. Иногда белый одним прикосновением крыла заставлял
черного падать, кувыркаясь, к немилосердной земле.
Я почувствовал, что ветер изменился, и резко свернул в сторону,
подобрав левое крыло. За мной несся белый, стремительно приближаясь, а
я уже не успевал набрать скорость. Поэтому я просто рванулся
навстречу, пролетев над ним - точнее, над ней, чтобы она не смогла
достать меня тем, что скрывается в ее крыльях.
Она развернулась, но круг ее разворота был гораздо шире. И я
понял, почему - если я изменился значительно, то она, в общем,
выглядела, как человек - только с крыльями вместо рук и то ли пухом,
то ли нежным белым мехом на коже. У нее не было ни рулевых складок у
ног, как у меня, ни хвоста-лопасти, и поэтому она значительно
проигрывала мне в маневренности. Но у нее было какое-то оружие -
когтей на крыльях не было, перья на кончиках были мягкими, но все же
что-то в их касании убивало черных.
Вблизи ее увеличенная за счет киля грудь выглядела настолько
заманчиво, что я, кроме ненависти, почувствовал еще и жгучее желание.
Я хотел ее, но мне пришлось нырнуть вниз, сложив крылья, чтобы она
меня не достала.
Поднялся я позади белой, когда она еще только начинала разворот,
зашел чуть выше, и полоснул ногами по белой спине, вырывая перья, и
оставляя кровавые полосы. Она закричала высоким голосом, и упала ниже,
успев выровняться, но я последовал за ней с намерением ударить снова -
или схватить ее за белую шею и разорвать.
Но тут она как-то перевернулась в воздухе, и нижние поверхности ее
крыльев прикоснулись к моим. Тотчас же я почувствовал страшный удар,
словно в моей голове вновь взорвалась медная бомба. Но это была
вспышка блаженства, я чувствовал такое наслаждение, которое не
испытывал еще никогда, и, когда оно прошло, я был совершенно
опустошен. И поэтому не сразу услышал рев ветра, рвущего меня на
части.
Почти у самой земли мне удалось превратить падение в полет, чуть
не вывернувший мои крылья. Я был взбешен, а сердце безумно колотилось.
Вот это оружие! Оружие, которое не приносит боли - лети я до этого
хотя бы на двадцать метров ниже, я бы, наверное, и не почувствовал
смертоносного удара об землю, расплавившись в этом неземном
блаженстве.
Одна часть меня горела желанием отомстить, а другая жалела о том,
что наслаждение минуло. Я летел вдоль узкой полосы тополей и не хотел
больше жить - хотел лишь убить ту, что вот так меня сбила, а затем
взлететь повыше и сложить крылья. Плечи болели от воздушного удара,
рванувшего меня, когда я расправил крылья у самой земли, и я устал. И
тут впереди, на краю черного вспаханного поля, я увидел белую фигуру,
залитую кровью - она стояла, глядя вниз, туда, где текла узенькая
речка, заросшая камышом.
Я опустился метрах в десяти от белого, на поле, подняв тучу пыли.
Фигура обернулась, и у меня забилось сердце - это была именно та, что
чуть не убила меня ударом блаженства.
- Не подходи, демон! - закричала она срывающимся голосом. Потом
она узнала меня, и глаза ее расширились:
- Ты выжил?..
Самое удивительное, что я не чувствовал больше той ненависти - она
была во мне, но таяла, словно сахар в кипятке.
- Да, - хмуро ответил я, - я выжил. Как ни прискорбно.
- Не подходи, - снова то ли вскрикнула, то ли всхлипнула белая, -
не смей, а то я снова тебя ударю.
- И что же будет? Что ты сможешь мне сделать до того, как я приду
в себя?
Задушить она меня не могла, разве что ногами, которые, в отличие
от моих, были вполне человеческими. Даже поцарапать меня ей было нечем
- она могла только укусить, хотя я сильно сомневаюсь, что эти зубки
могли причинить существенный вред. Похоже, она это тоже поняла, потому
что вдруг опустилась на колени и заплакала, закрывшись крыльями.
Господи, как я мог пытаться убить это хрупкое создание, которое
мне и пинка хорошего дать не может? Единственное, что она может -
приносить невиданное блаженство, но разве это повод для ненависти?
И тут я вспомнил трубы - последний, седьмой раз, когда они вливали
в меня жгучий поток ненависти к белым. Ангелы и демоны, страшный суд.
А трубы - это и есть те семь ангелов с трубами, которым положено
трубить по очереди? Похоже, они трубили всемером семь раз,
программируя тех, кто должен был сражаться, изменяя их тела и
возбуждая ненависть друг к другу. Или, в моем случае, это были семь
демонов? Голова шла кругом от того, что кто-то - пусть даже какие-то
высшие силы разделили людей, словно подопытных кроликов. Это подло.
Я подошел к плачущей белой, и коснулся ее веером крыла:
- Как тебя зовут, несчастье?
- Света... Теперь ты меня убьешь?
- Зачем же, Светик...
- Я не могу взлететь - так болит спина. Я еле до земли дотянула,
это все ты... - она снова заплакала.
Я стоял над ней, не зная, что делать.
- Идти можешь?
Она не ответила.
- Света, пойми - нами двигали, словно пешками. Нам ведь не за что
было друг друга ненавидеть, но мы ненавидели. Это трубы - они
диктовали нам чью-то волю.
Сейчас я чувствовал по отношению к ней лишь вину и нежность.
- Прости меня... - еле слышно сказала она.
- Нам не за что просить друг у друга прощения. Но я бы не против
потолковать с теми, кто заварил эту кашу.
Она поднялась, и наши взгляды снова встретились. Я улыбнулся ей, и
она улыбнулась в ответ моей зубастой улыбке.
- Идем к реке, - сказал я, - нужно промыть твои раны.
Но она подошла ко мне, и я прижал ее крыльями. Вы думаете, что
выступающая грудь и клыки - помеха для настоящего поцелуя? Вы явно
заблуждаетесь.
а перевернутом автобусе сидели, свесив ноги, двое. Ангел и демон.
Они были непохожи на измененных людей. Они были раза в полтора
крупнее, и у них, кроме крыльев, были еще и руки. Белый сиял
невыносимой красотой, и черный был завораживающе прекрасен - но
по-своему, как-то извращенно. Белый сжимал в левой руке длинную
серебряную трубу, а голову черного венчала корона из шести плоских
рогов.
- Ты знаешь, я почему-то надеялся, что все это с треском
провалится, - говорил Гавриил, глядя вниз.
- А я не ожидал, - отвечал ему Асмодей, - я просто надеялся, что
мы победим.
- В победе не было бы смысла. Сам посуди - как может существовать
зло без добра?
- А добро без зла? Скажи на милость - кем были бы твои ангелы,
если бы они перебили всех остальных, вовремя не остановившись?
- Все, что свершилось - к лучшему. Теперь, конечно, придется
отказаться от планов Царства... И придумать новые планы - мы ведь
уничтожили все, на чем держался их уклад.
- Что ж... Пожалуй, впервые мы сможем объединиться, и не строить
друг другу козни.
- Какими же мы были глупцами!
Асмодей сотворил два ярких картонных дурацких колпака с ленточками
и водрузил один на светлые кудри Гавриила. Второй попытался надеть на
себя, но мешали рога, и после нескольких неудачных попыток пришлось
одеть колпак набекрень, зацепив его за три рога. Гавриил, наблюдая эти
мучения, засмеялся, и Асмодей присоединился к нему.
- Но как получилось, что вся затея рухнула? - спросил Асмодей, -
ведь скрижали непоколебимы...
- Я до сих пор теряюсь в догадках... Думаю, спасли все двое -
мужчина-демон и женщина-ангел. Как смогли они побороть святую
ненависть - непонятно. Но именно вспыхнувшая между ними любовь
разрушила поле ненависти вокруг этого мира, превратив ее в святую
любовь... Ведь ненависть легко обратить в любовь, нужна только искра
настоящей любви для затравки.
Воздух вокруг них загудел.
- О, вот и гонг. Идем, ты ведь знаешь, что сейчас состоится общий
совет? Будем решать, что же нам теперь делать.
- А Он будет? - спросил Асмодей.
- Не знаю... Я так Его никогда и не видел.
И они исчезли в двух вспышках ослепительно белого света.
10 июня 1998
